В прошлом году общественники-экологи из Томска, регулярно организующие рейды по берегам Оби, составили своеобразный рейтинг браконьерства. Самым криминальным в этом смысле был признан поселок Красный Яр в Кривошеинском районе. Когда-то здесь был огромный леспромхоз, и даже во времена тотального дефицита в магазинах водилась красная икра.

Черную добывали сами — стерлядью и осетром Обь тогда была богата. От Томска до Красного Яра — всего 80 км, но напрямую, через непролазные болота. Окружная трасса намного длиннее — около 300 км. Зимой нужно полчаса бежать по замерзшей Оби — автобус едет пустым, чтобы не проломить лед. Летом переправляются на пароме, весной и осенью поселок связан с большой землей только редкими самолетами-«кукурузниками», в этих местах обитает снежный человек или Йети.

Местных жителей тогда это устраивало — чужие появлялись редко, а своих не стеснялись. В этом поселке я впервые взяла в руки ружье — мой отец, учитель и заядлый охотник, счел мой пятнадцатилетний возраст достаточным для леса. Мы убивали круглый год рябчиков и ондатр — сроков охоты для нас не существовало. На переменках в школе мы хватались с мальчишками своими трофеями. Примерно через полтора года такие же браконьеры застрелили сначала лося, потом — нового егеря, отца моего одноклассника. Мы примолкли, но ненадолго — браконьерство в поселке не считалось даже проступком. Главное — не попасться, потому убийц понимали хорошо. Преступление так и осталось нераскрытым, да, кажется, его не особенно и пытались раскрыть.

Потерянный рай

Прошло тридцать лет, леспромхоз развалился. От 14 тыс населения осталась половина — многие разъехались в поисках лучшей доли. Однако размеры незаконной охоты в его окрестностях не уменьшились, как, впрочем, и по всей Сибири. Изменился разве что подход: прежде стрельба по живым мишеням была увлечением, теперь стала средством пропитания и заработка. Дело дошло до того, что полгода назад томский губернатор Сергей Жвачкин решил создать специальные группы быстрого реагирования для борьбы с браконьерством и его укрывательством, привлекая в них сотрудников силовых ведомств, вплоть до ФСБ. Ежегодно, как сообщает сайт российского министерства природных ресурсов и экологии, выявляется 50 тыс нарушений на охоте, но, даже по словам министра Сергея Донского, это только десятая часть от их общего количества. Браконьерский бизнес сравним с торговлей наркотиками и оружием. Экологи уверены, что истребление животных ради пропитания еще страшнее, чем бизнес — именно своими методичностью и повсеместностью.

К тому же добавилась еще одна напасть — вип-охота. Ничем закончилось дело в Омской области о раненом на вице-губернаторской забаве бизнесмене. В 2011 году суд оправдал вице-премьера Алтая Анатолия Банных, директора компании «Инеко» Бориса Белинского и замдиректора Московского Института экономики и законодательства Николая Капранова, подозреваемых в убийстве архаров, занесенных в Красную книгу России. Вертолет, в котором находились люди с карабинами, потерпел крушение, погибли семь человек, включая полпреда президента РФ в Госдуме Александра Косопкина. Удивительно, но эта история прекратила поток информации в прессе о «резвящихся» чиновниках, кроме разве уж слишком громких — вроде отказа в 2013 году возбуждать уголовное дело против депутата Госдумы от «Единой России» Николая Валуева, который подозревался в незаконной охоте на медведя, селезня и бобров. Может, и вправду «большие люди» сложили оружие?

«Не сложили, — объяснил мне новосибирский егерь Андрей Баданов, свидетельствовавший на суде против «архаровцев». — Больше 80 процентов незаконной охоты происходят с помощью техники. Но тише стали. На вертолетах теперь не модно, на вооружении у браконьеров нынче самые быстрые снегоходы — «Артиккет», «Полярис», против моего старенького «Бурана» и 20-летнего «уазика», на которые горючего выделяют по минимуму. Чтобы убивать лосей, маралов и косуль не нужен вертолет. Это можно сделать даже без ружья. Копытные совершают сезонные переходы по одним и тем же путям. В 30-градусные морозы, которые у нас не редкость, стараются меньше двигаться. Энергию получают из веточного корма, которого нужно много. Заходят в подрост и съедают все вокруг, переступая с ноги на ногу. Спугни их — кинутся бежать, а резкий расход энергии восполнят с большим трудом, только отлежавшись. В прошлом году два браконьера, например, зарезали ножом девять косуль, просто догоняя их на лыжах. А на лосей ставят петли из металлического троса на местах постоянных переходов, потом так же добивают на снегоходах.

Масштаб убийств

Браконьерство стало настоящей бедой Сибири. В цифры незаконной охоты, озвученные министром, мало, кто верит. Омский ученый Борис Кассал, кандидат ветеринарных наук, профессор Российской Академии Естествознания, говорит: «Я специально отслеживал ситуацию по некоторым видам животных, чтобы выяснить, насколько врут официальные органы. Выяснил, что, например, официальная добыча бобра составляет лишь 1,5 % от общей! Это даже не десятая часть, о которой говорит министр природы России. Знаю, что количество медведей в Омской области искусственно занижалось с реальной тысячи до 300 особей, чтобы сделать низкими квоты охоты, а необходимое количество добывать без всяких документов. Все это от безнаказанности — если бы за незаконный отстрел давали реальные уголовные сроки, такого безобразия было бы значительно меньше.

По словам юриста Михаила Завьялова, в статье 258 Уголовного кодекса «Незаконная охота» очень тонка грань между административным и уголовным наказанием, поэтому при хорошем адвокате виновные, как правило, отделываются штрафом, реальных сроков за браконьерство не дают. Очень удобная «прореха» в законе для тех, у кого есть деньги.

«Почти все крупные животные и птицы в Сибири уже выбиты, — рассказывает Борис Кассал. — Получаемая нами информация о встречах с редкими видами уток и гусей, охраняемых российской и региональными Красными книгами, в большинстве случаев заканчивается установлением факта их убийства. И не только уток. В 2011 году в Омской области застрелили черного грифа, занесенного в Красную книгу России. Виновных знали и егеря, и охотоведы, но никто не привлек их к ответу. Охота в век развития химической промышленности вообще не имеет смысла! Практически вся Европа уже запретила весеннюю охоту на водоплавающих, которая основана на полном незнании биологии. Как раз в это время у уток формируются пары, самки садятся на гнезда, а селезни охраняют территорию, где находится гнездо, улетая на линьку, только когда завершена яйцекладка. Но при весенней охоте разрешается убивать селезней. Для меня это то же самое, как если бы киллер засел напротив Дворца бракосочетаний и отстреливал женихов. Понятно, что пары разбиваются, без постоянных партнеров утки не могут принимать полноценное участие в размножении. В случаях с гусями еще хуже — они формируют пары на всю жизнь».

Официальный ответ

В конце прошлого года в двенадцати зонах Новосибирской области запретили охотиться на лосей, косуль, глухарей и водоплавающую дичь. Как посетовали в департаменте по охране животного мира, были попытки договориться с соседними областями — звери ведь не признают административных границ — но понимания у коллег не нашли. Животный мир Западной Сибири вообще изучен мало. Пожалуй, самая «прозрачная» — Тюменская область, где есть нефть, а значит, возможность поддерживать науку. В Томске и Омске — городах, сформированных во время Великой Отечественной войны, как военно-промышленные центры — природу исследуют самые любопытные, практически на энтузиазме. Охотничьи службы дают информацию о распространении зверей, но обобщать ее некому. Чуть лучше — там, где есть академические институты, как в Новосибирске. Но и здесь больше занимаются птицами, чем зверьем — в большинстве своем оно промысловое, считается, что с ним работают охотоведы.

Одна загвоздка — по данным академика Российской академии сельскохозяйственных наук Владимира Кашина, количество егерей к уровню 1990 года сократилось в 25 раз. На каждого лесника сегодня приходится 300 гектаров леса, устаревшая техника и «смешная» зарплата, не дотягивающая даже до средней по региону. Оценка возобновляемых ресурсов, в том числе животных, как утверждают ученые, делается практически "на глазок".«Если не умеешь организовать армию охотников и пресечь браконьерство, значит, нельзя проводить охоты, а надо нанимать людей, которые смогли бы обеспечить кормами животных, поднять их плодовитость, — горячится Борис Кассал. — Это может быть подрубка осинника, раскладывание веток, специально оставленные на овощных полях корнеплоды. На грани вымирания почти все крупные животные и птицы. Дикого кабана, например, мучают со времен Ермака. До заселения Сибири русскими он жил спокойно, местное население — мусульмане, язычники — свинины не ели. Потом, конечно, его быстро выбили, и на память остались только названия озер и деревень — Кабанье, Чушка. В начале 1980-х годов XX века из подмосковных охотничьих хозяйств стали завозить кабанов неустановленного происхождения. Они снова размножились, но на Кавказе и в европейской части России началась африканская чума свиней, очень опасное заболевание. Сейчас их там просто уничтожают, чтобы не были источником заразы для животноводства. В Сибири до этого не дошло только потому, что климат не благоприятствует распространению болезни. Тем не менее такие установки есть. К тому же, если прежде главной пищей кабанов были околоводные растения, в советское время стали овощные поля. А площадь их сейчас сократилась в разы. Так что популяция кабанов сильно уменьшилась.

Еще хуже с маралами, которые жили на территории Сибири до начала 18-го века, о чем свидетельствуют палеонтологические находки. Местные тюркские князьки устраивали на них охоту, считалось доблестью убить оленя одной стрелой прямо в сердце. Выбили быстро. В 1970-х годах маралов начали завозить с Алтая, они убегали из охотничьих хозяйств, расселялись по окрестностям. Тех, что переселились в Новосибирскую область, занесли в местную Красную книгу, а в Омской — нет, поскольку до сих пор не определили их статус, поэтому есть возможность каждый год убивать по нескольку особей.

Отсутствие стратегии сохранения дикой природы

Несмотря ни на что, охота активно рекламируется. В России и регионах выходит масса изданий, ей посвященных. Человек остался животным, считает психолог Юлия Лещинская, — хоть охотники и разнятся по мотивациям и поведению, общее у них одно: желание получить удовольствие, убив живое существо. Экологического воспитания молодого поколения нет. Областные Красные книги издаются в регионах, поступают в школы, и... «И на этом все кончается, — рассказывает Федор Новиков, профессор Российской Академии Естествознания, один из организаторов детского туристического движения в Сибири. — Изучают Красные книги со школьниками только энтузиасты, даже в региональных программах нет таких уроков. А дети и без того оторваны от природы, даже бабушки в деревнях есть далеко не у всех, тем более, что и деревни исчезают с лица земли».

«Полюбить ведь можно только то, что увидел сам, пощупал руками, отмерял ногами. Если в 70-х годах прошлого века нам удалось добиться, чтобы в каждой школе, в каждом двором клубе был инструктор по туризму, то сейчас это никому не нужно, учителя не умеют и не хотят выводить детей в лес. Соответственно, и на естественнонаучные факультеты вузов поступают желающие не защищать природу, а получить диплом. Экологические мероприятия министерств и ведомств не предполагают воспитания населения, ограничиваясь показательными мероприятиями, вроде посадки саженцев, которые, как правило, не приживаются», — рассказывается Новиков.

Эксперт предупреждает: «Ничего не изменилось за тридцать лет — человек остался животным.... В процессе цивилизации людям пришлось взять на себя роль хищника, став регуляторами природы. Но хищники выбирают жертву послабее, а мы стремимся убивать лучших. Давно нужен государственный подход к охране животных, такие программы, как созданы по сохранению амурского тигра, дальневосточного леопарда, восстановлению зубра, лошади Пржевальского. Это редкие виды, но зачем ждать, пока лоси, косули, медведи тоже станут исчезающими? К тому же этим «программным» зверям повезло — их погладил президент, именно поэтому чиновники обратили на них внимание.

«К сожалению, профессиональная некомпетентность стала доминирующей на всех уровнях государства, — считает Борис Кассал. — Зарплата — показатель потребности в специалистах. Судя по ней, государству нужны не ученые, не экологи, не егеря, а лишь чиновники, которые не заняты производством ни материальных, ни моральных ценностей. Это совершенно животный подход. Шимпанзе, если не могут побороть лидера в одиночку, объединяются, чтобы затоптать его вместе. В России таким образом пытаются решить проблему удержания страны на мировом уровне. Знаний, желания защищать природу, а не писать отписки, нет, и чиновники сбиваются в громадные стаи, чтобы количеством восполнить качество. Мы не умеем и не хотим рационально использовать природные ресурсы! Если этот подход не изменится, мы, убив всех вокруг себя, можем остаться в обществе тех, кто приспосабливается к чему угодно — крыс, тараканов, голубей и ворон».

http://inosmi.ru/russia/20150308/226674185.html