В 1992 году перед отъездом в студенческую экспедицию на Филиппины Рэйф Браун шарил по книжным полкам своего научного руководителя в поисках сведений о существах, с которыми ему предстояло встретиться. Ему попалась фотокопия монографии плодовитого герпетолога Эдварда Тейлора (1922), а в ней — рассказ о лопастехвостом гекконе Ptychozoon intermedium.
Мраморная кожа, перепонки между пальцами, аэродинамические «закрылки» вдоль тела, благодаря которым он парит вниз с верхушки деревьев, — это создание показалась Брауну самым странным животным на свете.
Из книги он узнал, что Тейлор поймал первый экземпляр близ города Бунаван в 1912 году, после чего сдал его в Филиппинское научное бюро в Маниле. Образец был уничтожен вместе со зданием во время Второй мировой войны, и в этой части страны ящерицу больше никто не видел. «Каковы шансы на то, что я набреду на одного из самых редких гекконов мира?» — задумался Браун.
Им двигало не только простое любопытство. Он знал о стремительной вырубке лесов в этой части Филиппин и хотел найти как можно больше местных видов, чтобы сравнить их с гекконами из других областей страны. Насколько верным было таксономическое решение Тейлора 70-летней давности?
В первую же ночь Браун и его коллеги поехали на опушку леса и в свете автомобильных фар увидели два красных глаза. Это был тот самый лопастехвостый геккон. Вернувшись в гостиницу, Браун сфотографировал его, взял образцы ткани для секвенирования ДНК, тщательно подготовил экземпляр и поместил в банку. Наука вновь обрела утраченный было образец. В 1997 году Браун опубликовал новое описание вида. С этого и началась его научная мания.
Длинная тень Тейлора преследует Брауна два десятка лет. Сам Тейлор потратил на полевые исследования 23 года, собрал более 75 тыс. образцов со всего мира и дал названия сотням новых видов.
Но у наследия Тейлора есть и тёмная сторона. Это был расист и грубиян, страдавший к тому же паранойей — возможно, из-за того что вёл двойную жизнь, будучи американским шпионом. Он умер в 1978 году, нажив немало врагов. В одном из некрологов отмечалось, что, по мнению многих, покойный был настоящим людоедом и можно было только посочувствовать тому, кто навлекал на себя его гнев. Для нас более существенно то, что его научная репутация тоже ставилась под сомнение. После того как филиппинская коллекция сгинула, многие из названных им видов были сочтены ошибками или дубликатами. Стандарты таксономии со временем стали более строгими, и при отсутствии образцов нельзя судить, насколько в действительности был прав Тейлор, поэтому некоторые специалисты, ознакомившись с его скупыми описаниями, заподозрили учёного в некомпетентности.
Тем не менее Браун чувствовал мистическую связь с оклеветанным предшественником. Она усилилась, когда в 2005 году Браун стал куратором герпетологии в Музее естественной истории Канзасского университета (США), где Тейлор провёл бóльшую часть своей карьеры. На протяжении многих лет Браун занимался восстановлением коллекции Тейлора и «воскрешением» открытых им видов. Сейчас, заканчивая монографию, посвящённую филиппинским лягушкам, он убеждён сильнее, чем когда бы то ни было, что Тейлор был кругом прав.
Во времена Тейлора систематика, по сути, едва ли была чем-то бóльшим, чем упражнение в подыскивании подходящего имени новому виду. Сегодня решение о том, стоит ли выделить группу организмов в новый вид или достаточно включить её в уже известный, имеет определяющее значение для правового статуса данной формы жизни (то есть поможет ей человек выжить или нет). К земноводным это относится как ни к кому другому, и Филиппины уступают только Шри-Ланке по количеству видов, оказавшихся на грани исчезновения: 79% филиппинских земноводных больше нигде в мире не встречаются, и 46% из них находятся под угрозой вымирания. Идя по следам Тейлора, Браун нашёл повод для оптимизма: многие виды, которые считались вымершими, можно найти именно там, где в своё время их обнаружил Тейлор.
Удостоверение, которым Тейлор щеголял в России.
Герпетологическая коллекция занимает четвёртый этаж канзасского музея. В желтоватой жидкости ящерицы плавают вниз головой. Змеи свёрнуты спиралью, как штопор. В одну из банок поместилось два десятка крошечных лягушек. На одной полке банки гордо несут красные ленты: это означает, что в них хранятся типовые образцы, на которых основывается описание вида.
Когда учёные расходятся во мнениях, новый это вид или разновидность уже известного, они обращаются к типовому образцу или возвращаются на то место, где его нашли. Браун открывает банку и извлекает оттуда ящерку, к талии которой простой бечёвкой привязана оловянная табличка. Это один из оригиналов Тейлора, который музей арендовал у Калифорнийской академии наук. «При правильной консервации, должных условиях хранения и чёткой маркировке она будет лежать вечно», — подчёркивает Браун.
Каждый систематик мечтает о том, чтобы к его наследию отнеслись подобным образом, и Тейлор не был исключением. Он родился в Мейсвиле (штат Миссури) 23 апреля 1889 года и первые свои образцы приносил в музей ещё подростком. В 23 года поступил на государственную службу. На Филиппинах (тогда они принадлежали США) он, по его словам, служил как «Корпус мира из одного человека», в частности открыл школу для племени головорезов в центральной части острова Минданао. Там же охотился на новые виды. Затем работал в департаменте рыбного хозяйства в Маниле, защитил докторскую диссертацию по филиппинским млекопитающим, но его истинной страстью всегда была герпетология. Она поглотила его полностью. «Я назвал около 500 видов, но не всегда могу вспомнить имена своих детей», — скажет он в конце жизни репортёру. Его жене Хейзел надоело длительное отсутствие мужа и отца, и они развелись в 1925 году.
К тому времени Тейлор описал больше видов, чем большинство его сверстников за всю жизнь: 42 земноводных, 40 ящериц, 30 змей. Часть образцов он продал американским музеям, но основное собрание осталось в научном бюро Манилы, где, как он думал, ему ничто не угрожало. В 1926-м Тейлор поступил на работу в канзасский музей и в течение двух последующих десятилетий бродил по миру, побывал в Мексике, Коста-Рике и Африке, спал на армейской раскладушке, питался рисом и сгущённым молоком.
Нападать на него стали, когда учёному было уже за шестьдесят. В 1954 году герпетолог Роберт Ингер из Филдовского музея в Чикаго опубликовал таксономический обзор филиппинских земноводных. Ингер изучал виды только по музейным образцам и отказал 44 тейлоровским видам из 87 в существовании. «Различия между лягушками Тейлора — это различия между отдельными индивидами», — писал исследователь. «Чушь», — отчеканил Тейлор на своём экземпляре работы Ингера.
Ближе к нашему времени герпетологи выдвинули более серьёзные обвинения против Тейлора. В 1993 году Канзасское герпетологическое общество посмертно опубликовало его магистерскую работу о канзасских рептилиях, датированную 1916 годом. В предисловии один из его бывших студентов Хобарт Смит показал, что Тейлор позаимствовал большие куски текста из трудов палеонтолога и герпетолога XIX века Эдварда Дринкера Копа. Это объясняло, почему Тейлор не опубликовал работу при жизни. По репутации Тейлора как неприятного и много ошибавшегося, но честного учёного был нанесён сокрушительный удар. Затем в 2002 году герпетолог Джей Севидж из Майамского университета заявил, что Тейлор тайно скопировал полевые заметки конкурента, чтобы обойти его в поездке по Коста-Рике.
Были у Тейлора и другие демоны. Он высказывался в поддержку евгеники и, по некоторым сведениям, отказывался заниматься со студентами-евреями. Браун не собирается извиняться за этого человека, но репутация Тейлора — часть истории канзасского музея, поэтому ситуацию лучше прояснить.
Интерес Брауна к Тейлору вырос в конце 1990-х годов, когда он был аспирантом Техасского университета в Остине. Он поглощал одну его монографию за другой, планируя собственные исследования. Он искал тейлоровские образцы и тщательно рассматривал их в Филдовском музее и Калифорнийской академии. А попытки разузнать о судьбе филиппинской коллекции всякий раз заканчивались неудачей.
Ему стоило немалых усилий узнать о судьбе научного бюро: в феврале 1945 года американский генерал Дуглас Макартур развернул полномасштабное наступление на Манилу, занятую японцами, и здание бюро было полностью разрушено, все ботанические и зоологические образцы погибли, в том числе 32 тейлоровских. Друг Тейлора Элмер Меррилл, выдающийся ботаник, назвал это в журнале Science невосполнимой потерей. Тем не менее ботаническая коллекция со временем стала пополняться, но никто до Брауна так и не предпринял систематических усилий по восстановлению тейлоровского собрания. Оно и понятно: острова кишели кровожадными первобытными племенами, на территорию которых никому не хотелось соваться. Даже в 1990-х на архипелаге Сулу, где Тейлор поймал не меньше десятка образцов, сохранялась террористическая угроза, так что воздадим должное смелости Брауна.
В июле 1998 года он нанял мальчика, который провёл исследовательскую группу через горы северного острова Лусон. Именно там Тейлор попал в засаду, и его чуть не убил вооружённый мачете туземец в набедренной повязке. Пока Браун переправлялся через горные реки, распространился слух, что какой-то белый похитил мальчика. Десятки местных жителей схватились за факелы, палки, мачете и двинулись к дому старосты деревни. Когда Браун вернулся, он достал пакеты с земноводными — других пленников у него не было. Тейлор в своё время достал винтовку.
Во время той экспедиции Браун и его сотрудники нашли пять видов рептилий и земноводных, которые не наблюдались многие десятилетия, 13 потенциально новых и 30 известных, которых в данном регионе раньше не видели. Однажды ночью им удалось поймать несколько лягушек из рода Platymantis, которые щебечут высоко на деревьях, как насекомые. Оказалось, они принадлежат виду rivularis, который Тейлор открыл и назвал в 1920 году. Типовой образец сохранился плохо (потерял цвет и т. д.), а других не было. Не разобравшись, Ингер отнёс rivularis к другому тейлоровскому виду hazelae (названному в честь жены Тейлора). Послушав, как лягушки призывают партнёров к спариванию, и налюбовавшись на их естественные цвета, Браун твёрдо решил, что P. rivularis имеет право на существование в качестве отдельного вида. А Ингер, по словам Брауна, предпочитал более всеохватный подход к выделению видов и был сторонником драконовских мер: если сомневался, то отказывал виду в существовании. (Это и впрямь проблема в систематике: каким количеством признаков должны различаться организмы, чтобы отнести их к разным видам?)
За последние два десятилетия Браун и его ближайший соратник Арвин Диесмос из Национального музея Филиппин собрали более 15 тыс. образцов — около одной пятой того, чего достиг Тейлор. Дабы установить эволюционные отношения между видами, Браун также собирает ДНК, которую нельзя извлечь из образцов, хранящихся в формальдегиде, и записывает звуки лягушек, которые играют важную роль в идентификации видов. К тому времени, когда он закончит обзор филиппинских лягушек из рода Platymantis, над которым работает с 2003 года, количество видов, по его мнению, вырастет вдвое (с 30 до 60), и многие тейлоровские наименования будут воскрешены.
Увлечение Брауна Тейлором вышло за пределы таксономии. Он заинтересовался сплетнями о его «внеклассных» занятиях и обратил внимание на то, что Тейлор предпочитал проводить полевые работы в «горячих точках», да и в мемуарах упомянул о каких-то не совсем научных интересах. Например, работая в департаменте рыбного хозяйства в Маниле, он помог расследовать убийство англичанина, общался со шведской спецслужбой и искал ртуть для боеприпасов. Время от времени он замечал японцев и предупреждал местного губернатора о «шпионах».
Неизвестно, то ли он использовал войну в качестве предлога заняться исследованиями, то ли наоборот. Откровенничать Тейлор не любил, и казалось, что правда так и останется тайной.
Но, к счастью для историков и всех остальных, разведслужбы иногда рассекречивают свои архивы. Ныне известно, что Тейлор действительно был шпионом. После Первой мировой его направили в Сибирь. По легенде, он служил в Красном Кресте и приехал, чтобы остановить эпидемию тифа. В действительности Тейлор собирал информацию о революции и гражданской войне в России, а затем — о судьбе великой княжны Анастасии, дочери убитого царя Николая II.
В следующий раз Тейлор понадобился в 1944 году. Ему было 54 года, в Тихом океане бушевала война. Согласно документам Национального архива США, он был принят на работу в Управление стратегических служб (предшественник ЦРУ) и занялся подготовкой агентов в Шри-Ланке, которая тогда была британской территорией и откуда можно было легко попасть в Мьянму, Малайзию, Индонезию и прочие японские владения. Научная работа, по словам одного из начальников Тейлора, была прекрасным прикрытием.
Тейлор преподавал науку выживания в джунглях в лагере «Игрек». Его пронизывающий насквозь взгляд и сильно выдающаяся челюсть придавали ему внушительный вид (хотя росту в нём было 180 см). В свободное время он рыскал по окрестностям, уворачиваясь от пуль, и собирал образцы, которым после войны посвятил две монографии. «Только что описал пять новых разновидностей слепых змей с острова», — сообщал он в письме Диллону Рипли, юному орнитологу, который служил вместе с ним и впоследствии возглавил Смитсоновский институт в Вашингтоне. Позднее Тейлор прислал этому учреждению раковины моллюсков «около 500 видов».
После войны Тейлор помогал британцам расследовать военные преступления японцев против гражданского населения Малайзии. Вместо животных ему пришлось собирать информацию об изнасилованиях, пытках и убийствах. Возможно, именно поэтому он на всю жизнь проникся антипатией к японцам. Тейлор никогда не обладал лёгким характером, а война, по-видимому, нанесла ему сильнейшую душевную травму. Он потерпел неудачу в попытке стать главой канзасского музея, в повседневной жизни его захлёстывала паранойя. Он изучал русский язык и безуспешно просил ЦРУ взять его на работу. Смит, скончавшийся в марте этого года, рассказывал, что Тейлор посыпал мукой пол в попытке обнаружить злоумышленников, которые якобы наведываются в его кабинет в отсутствие хозяина. «Я опасался его», — признавался Смит. Уильям Дюэлман, герпетолог Канзасского университета, впервые встретившийся с Тейлором в 1951 году, считает, что состояние Тейлора сейчас назвали бы посттравматическим стрессовым расстройством. Тем не менее Тейлор продолжал работать. В последние годы жизни он изучал плохо известных безногих земноводных. В 1968 году он посвятил им пространный таксономический обзор толщиной в 800 страниц.
Герпетологическое наследие Тейлора на Филиппинах приобрело сегодня новое значение, ибо страна утратила 95% своих лесов. Охотники за типовыми образцами вроде Брауна прекрасно понимают, что от их усердия напрямую зависит сохранение исчезающих видов. Например, в конце 1990-х Международный союз охраны природы (МСОП ) наделил лягушку Platymantis polillensis, впервые описанную Тейлором, статусом находящейся под угрозой исчезновения. К тому времени кокосовые плантации уничтожили практически весь лес её родного острова Полильо: осталось всего 4 км².
В 2004 году, прослушивая свои записи, Браун обратил внимание на то, что брачный зов лягушки с Полильо очень похож на таковой квакуньи с острова Лусон. Генетический анализ подтвердил: лягушка широко распространена. В прошлом году он отрапортовал о том, что семь видов лягушек, считавшихся МСОП уязвимыми или находящимися под угрозой исчезновения, на самом деле прекрасно себя чувствуют на Лусоне.
Систематика находится в сложном положении. С одной стороны, очевидно, что глобальное биоразнообразие в глубоком кризисе, — и помочь хочется всем. Но ресурсов очень мало, и приходится тщательно выбирать, кто нуждается в защите больше остальных.
Браун невысокого мнения о компетенции тех, кто решает вопрос о занесении того или иного вида в Красную книгу (справедливости ради отметим, что в этом нет их вины: отчаянно не хватает полевых исследователей, неромантичные времена нынче), но в чём-то он с ними солидарен. Огромное беспокойство вызывает распространение хитридиомицета Batrachochytrium dendrobatidis, который выкосил частично или полностью сотни видов земноводных по всему миру. В 2009 году Браун нашёл грибок на представителях пяти филиппинских видов, и это число продолжает увеличиваться. В сочетании с уничтожением среды обитания и изменением климата эта напасть может подвести филиппинских земноводных к опасной грани.
Так что время уходит. Ещё немного, и систематики просто не успеют ни описать биоразнообразие на Филиппинах, ни восстановить доброе имя Тейлора. Браун отмечает, что он обладал особым даром видеть едва заметные признаки, отличающие один вид от другого. Более десяти видов, отвергнутых Ингером, ныне подтверждены.
Ингер, которому уже 93, впечатлён усилиями Брауна. «Полагаю, он скорее прав, — говорит он, но добавляет: — Всё равно мне как-то не по душе чрезмерная раздробленность, царящая в систематике».
Браун, продолжающий штудировать записные книжки Тейлора в потёртых кожаных переплётах, не устаёт поражаться предшественнику. Однажды он заметил, что Тейлор зачеркнул выдуманное им название для нового вида чесночниц с острова Миндоро (они знамениты тем, что ползают, а не прыгают). Рядом с ним Тейлор написал: «Новый вид!» В 2009 году Браун действительно нашёл это существо и нарёк его Leptobrachium mangyanorum.
«Эд на голову опережает всех нас, — говорит Браун. — Почему он так и не назвал этот вид, мы никогда не узнаем. Но достаточно того, что 90 или 100 лет спустя мы пришли к тому же выводу».
http://compulenta.computerra.ru/chelovek/biologiya/10008984/ |
