Среди всех чудовищ, богов и демонов, созданных фантазией Говарда Филлипса Лавкрафта, Ктулху занимает особое место. Именно рассказ «Зов Ктулху» принято считать первым кирпичиком уникальной авторской мифологии, вдохновившей как самого Лавкрафта, так и многочисленных последователей. Сейчас «Мифы Ктулху» можно признать настоящим явлением, ставшим основой для множества литературных произведений, фильмов, компьютерных игр, философских эссе и оккультных концепций. Мало кто из писателей может похвастаться тем, что создал столь «живучую» мифологию.

Хотя пантеон Великих Древних в настоящее время неимоверно разросся, центральной его фигурой без сомнения остается Ктулху. Внеземное, неизмеримо могущественное и столь же «злое» чудовище, спящее в затонувшем городе, но даже из пучины поддерживающее связь со своими поклонниками и насылающее безумие на все человечество. Большинство Великих Древних с тех пор представлялись примерно схожими: нечто «огромное, бесформенное, слизистое», иногда с крыльями, в большинстве случаев — с щупальцами, столь же могущественное, сколь и чуждое человечеству, находящееся вне моральных норм, которые обычно люди приписывают богам и демонам.

Могло ли подобное божество, равно как и весь лавкрафтовский пантеон, быть созданным исключительно фантазией одного человека, пусть даже и такого, как Говард наш Филлипс? При всем уважении к Мэтру, в этом есть сомнения.

Истоки вдохновения Лавкрафта обычно ищут в литературных образах. Так, автор одной из наиболее подробных биографий Лавкрафта, Сунанд Джоши, в качестве оных называет рассказ Ги де Мопассана «Орля» и роман Абрахама Меррита «Лунная заводь», а также теософские труды. Другие вспоминают стихотворение Теннисона «Кракен», повествующее об огромном чудовище, дремлющем в морской пучине, чтобы проснуться перед концом света. Влияние этих, как и ряда других, образов на творчество Лавкрафта вполне вероятно — однако недостаточно, чтобы создать столь богатую и целостную мифологию. Вспомним Толкиена — британский профессор, человек энциклопедических познаний, при создании своего мира опирался на мощнейший пласт германской и кельтской мифологии, дополненной к тому же христианским мировоззрением автора. Мог ли Лавкрафт, также человек широчайшей эрудиции, опираться на какие-то мифологические образы? Попробуем разобраться в этом вопросе.

Начнем с региона, в котором сам Лавкрафт располагает местопребывание Р’льеха и спящего в нем Ктулху — с Океании. Напомним, что баркас, на котором моряк Йохансен натыкается на поднявшийся из пучины древний город, вышел из Окленда в Новой Зеландии, а корабль «культистов» «Бдительная», как упоминается в рассказе, «курсировал между островами Тихого океана». Есть ли в мифах здешних народов что-то, похожее на Великого Ктулху? Возможно, что и есть!

Среди всех народов Океании самыми развитыми мифологическими представлениями обладали полинезийцы с их достаточно сложным пантеоном богов. Среди них был Каналоа (Тангароа, Таароа, Тагалоа) — один из четырех главных богов полинезийской мифологии наряду с Тане (Кане), Ронго (Лоно) и Ку (Ту). Под разными именами эти боги были известны всей Полинезии, однако их значимость в общей картине мироздания могла варьироваться от острова к острову. Тангароа, например, представлялся то как верховный бог, творец Вселенной, то как «темный двойник» благого небесного божества, местный «дьявол». Именно таким он изображен в гавайской мифологии, где известен под именем Каналоа, противника небесного бога Кане. Впрочем, оба эти бога не только соперники, но и соработники в деле творения — сюжет хорошо известный многим народам Евразии, где мир создается совместно «добрым» и «злым» богами. Кане создает каноэ, но Каналоа заставляет его плавать; Кане создает человека, а Каналоа — всех ядовитых и попросту неприятных тварей. В частности, он считается прародителем кальмаров, почитавшихся существами демоническими, да и сам представляется в виде некоего головоногого. Одно из имен Каналоа — «Каа-хe'e-хaунa-Вeлa» или «Зловонный Кальмар».

Здесь мы уже вплотную подходим к образу Ктулху — огромного чудовища с головой спрута. И то, что Кальмар-Каналоа именуется «зловонным», тоже, что называется, «в тему». Разве сам Лавкрафт уже в другом своем произведении «Ужас Данвича» не пишет о Великих Древних (к которым относится и Ктулху) «лишь по зловонию Их узнаешь ты их»? Впрочем, и в «Зове Ктулху» вскрытие могилы чудовищного бога ознаменовалось «невыносимым смрадом», а позже, когда моряк Йохансен нанес чудовищу удар бушпритом, разлилось «зловоние тысячи разверстых могил».

В глубинах Тихого океана Лавкрафт расположил могилу и еще одного чудовищного божества, описанного им в соавторском рассказе с Хейзел Хилд «Вне времени». В древнем склепе, затонувшем в морских глубинах, скрывается чудовище под именем Гхатанотхоа, столь ужасное, что одним своим видом способно обращать в камень. Разумеется, щупальца и прочие лавкрафтовские прелести в описании данного монстра присутствуют. Само имя Гхатантохоа созвучно с именем Каналоа или Тангароа — не потому ли, что при создании обоих литературных образов Лавкрафт руководствовался одним и тем же мифологическим первоисточником?

Интересная деталь: Лавкрафт мимоходом упоминает, что культ Гхатанотхоа влился в полинезийскую мистическую доктрину «Ареои». Это реально существующий культ плодородия, практиковавшийся на островах Французской Полинезии, включавший ритуальные убийства и ритуальные же оргии. Один из вариантов происхождения этого культа связывает его как раз с Тагароа или с его сыном Оро, богом войны. Поэтому можно сделать вывод, что некоторое представление о полинезийских культах у Лавкрафта имелось и данное представление могло вдохновить его на создание образа Ктулху.

Автор фэнтези и один из продолжателей Лавкрафта Лин Картер назвал Гхатанотхоа «сыном Ктулху». А у Тангароа есть сыновья и помимо Оро. Один из них — Тинирау, хозяин рыб и морских зверей. Его атрибуты — двутелость, соединение в облике сразу двух природ — человечьей и рыбьей. Его вестниками служат акулы, и каждая рыба может считаться его супругой. Тинирау молятся, чтобы он послал хороший улов. Здесь уже прослеживается связь с иными персонажами Лавкрафта — Глубоководными, что имеют полурыбью, получеловечью внешность и способны смешиваться с людьми. Они же могут дарить тем, кто им поклоняется, множество рыб. В повести «Тени над Иннсмутом» упоминается остров Понапе в Океании, откуда и привел Глубоководных в Новую Англию капитан Оубед Марш. Между прочим, неподалеку, на островах Меланезии, тоже существовали легенды о неких полулюдях-полурыбах.

Неизвестно, был ли Лавкрафт знаком именно с гавайской мифологией, но при его широчайших познаниях и множестве прочитанных книг, не было бы ничего удивительного в том, что сведения о Каналоа все же донеслись до писателя, а остальное додумала его богатая фантазия.

В полинезийских легендах хватало и иных огромных спрутообразных существ, а культ Тангароа имеет ряд интересных для рассматриваемой темы аспектов. Даже гимн Тиирау-Тангалоа в исполнении жрецов с острова Таити звучит необычайно зловеще, заставляя представлять культистов из Иннсмута:

От Поглотителя, от Повелителя Океана

Поднимается туча сюда.

В ночных тенях

Поднимается туча…

Для солнца, встающего из океана,

Для солнца, от Поглотителя, поднимающегося сюда.

Еще один возможный источник вдохновения Лавкрафта — культ вуду, а также связанные с ним обряды и божества. Чуть ли не самый жуткий момент в «Зове Ктулху» — это ритуал в честь Ктулху в луизианских болотах. Это поклонение Лавкрафт прямо именует «вуду культом», явно намекая этим на множество пугающих слухов, что ходили в то время о негритянских богах и их почитателях. В реальном вудуизме довольно сложно найти божество даже отдаленно напоминающее Ктулху, но в данном случае этого и не требуется — вуду вдохновило писателя на создание не божества, но его культистов. Лавкрафт, типичный сын старой Америки, убежденный в расовой неполноценности чернокожих, всегда был склонен демонизировать их — что перенес и в иные из рассказов. Как пишет Мишель Уэльбек в книге «Лавкрафт: против человечества, против прогресса»:

«Что до истязателей, прислужников безыменных культов, то это почти всегда метисы, мулаты, полукровки “самого низкого пошиба”…

Христу, как новому Адаму, пришедшему возродить человечество любовью, Лавкрафт противополагает “негра”, пришедшего возродить человечество скотством и пороком. Ибо день Великого Ктулху близок. Эру его пришествия будет легко распознать: “В этот час люди станут подобными Ветхим: свободными, дикими, по ту сторону добра и зла, отбросив всякий моральный закон, истребляя друг друга с громкими криками в течение веселых разгулов. Освобожденные Ветхие научат их новым способам кричать, убивать, пировать; и вся земля зардеет последней бойней разнузданного экстаза. Тем временем подобающими обрядами культ должен поддерживать живую память о тех прежде бывших нравах и прорекать их возврат”. Этот текст есть не что иное, как исключительно сильный парафраз апостола Павла.

Мы подступаемся здесь к самому нутру расизма у Лавкрафта, который сам себя предназначил в жертвы и который выбрал своих палачей. Он не питает никаких сомнений на сей предмет: “тонко чувствующие человеческие существа” будут побеждены “сальными шимпанзе” (так Лавкрафт называет чернокожих, когда оправдывает запрет на совмещение пляжей для черных и белых); их будут перемалывать, истязать и пожирать; их тела будут рвать на части в гнусных обрядах, под неотвязные звуки исступленных барабанов».

Омерзительный до гротеска ритуал, где человеческие жертвы приносятся под шелест крыльев неведомых дьяволов из глубин черного леса, под пристальным взором неведомой твари с щупальцами — квинтэссенция отношения Лавкрафта к чернокожим вообще и вудуизму в частности. Впрочем, о последнем и без того ходили жуткие слухи, особенно распространенные на американском Юге. Процитированный ниже газетный отрывок, описывающий якобы вудуистский обряд, была бы вполне достоин пера Лавкрафта, если бы не его явный сексуальный подтекст:

«По мере того, как ритм там-тамов и банджо ускоряется, обычно благопристойное поведение негров сменяется разнузданной вакханалией. Их поступь и все извивы тел исполнены первобытной мощи, неведомой тем, кто вращается лишь в приличном обществе. Женщины сдирают с себя одежду и возвращаются к неистовому празднеству уже нагими, вопя вместе с остальными… Нагая белая девушка, что выполняет обязанности жрицы вуду, доведена до исступления заклинаниями и танцами, последовавшими за жертвоприношением черной и белой курицы. Змея, обученная своей роли, движется в такт музыке, обвивая члены девицы, а верующие стоят вокруг или пляшут, наблюдая за извивами змеи. Наконец, когда бедная девушка упала, корчась в эпилептическом припадке, наблюдатель в ужасе бежал прочь».

Эта статья из «Нью-Йорк Таймс» (1894 год) рассказывает о церемонии, проводившейся в городе Мобил, штат Алабама. Подобных историй хватало на Юге, в особенности в Луизиане, в Новом Орлеане, с его «королевами вуду» и причудливым франко-негритянским фольклором. Хотя Лавкрафт посетил южные штаты уже после написания «Зова Ктулху», тем не менее, историю Юга он знал и раньше, восхищался «рыцарями» Ку-клукс-клана и всецело одобрял заведенные в южных штатах расовые порядки. Вполне возможно, что вудуистские мотивы в «Зове Ктулху» обязаны своим появлением статье вроде процитированной выше.

Вероятно, впечатления от поездки на Юг вдохновляли Лавкрафта и при написании рассказа «Локон Медузы» (в соавторстве с Зелией Бишоп). Кстати, написан он был в Ричмонде, бывшей столице Конфедерации Южных Штатов. В этом рассказе африканские корни культа Ктулху проступают более отчетливо, так же как и лучше прослеживаются привязки к конкретным вудуистским верованиям. Антураж заброшенного поместья старого Юга, таинственная и зловещая красавица Марселина Бертран с волосами, подобными змеям (отголосок мистерий Дамбаллы, вудуистского бога-змея?), старая зулусская колдунья Софонизба, чуть ли не молящаяся на таинственную хозяйку, которая, как отмечает Лавкрафт в самом последнем предложении, «была, хоть и в обманчиво незначительной степени… негритянкой». Волосы Марселины после ее смерти таинственным образом превращаются в огромную змею, сохраняющую мистическую связь со своей гниющей в могиле хозяйкой — отсылки одновременно и к культу Дамбаллы, и к «живым мертвецам», на легенды о которых так богат вудуизм. Ну а финальный крик старой колдуньи еще больше утверждает нас в мысли, что истоки культа Ктулху находятся на Черном Континенте:

«Иэ! Иэ! Шуб‑Ниггурат! Йа Р'Лайх! Н'гаги н'булу бвана н'лоло! Йа, йо, бедная Мисси Танит, бедная Мисси Изида! Марсе Клулу, появись из воды и забери свое дитя — она умерла! Она умерла! У волос больше нет никакой хозяйки, Марсе Клулу. Старая Софи, она знает! Старая Софи, она получила черный камень из Большого Зимбабве в старой Африке! Старая Софи, она танцевала в лунном свете вокруг камня-крокодила до того, как Н'бангус поймал ее и продал на корабль, перевозящий людей! Нет больше Танит! Нет больше Изиды! Нет больше женщины‑ведьмы, которая бы хранила огонь горящим в большом каменном месте! Йа, йо! Н'гаги н'булу бвана н'лоло! Иэ! Шуб‑Ниггурат! Она умерла! Старая Софи знает!»

Все эти примеры, казалось бы, подтверждают мнение авторов вроде Джоши или Уэльбека, акцентирующих особое внимание на «расизме» и «снобизме» Лавкрафта, его подчеркнутой боязни «низших рас» и «полукровок», ставших прототипами лавкрафтовских чудовищ. Однако есть и еще один мифологический пласт, также, возможно, оказавший влияние на создание «Мифов Ктулху». Пласт особенно близкий Лавкрафту, потому что он теснейшим образом связан с его «малой родиной» — Новой Англией и некоторыми близлежащими штатами. Это регион, в истории которого было самое дремучее мракобесие, вплоть до сожжения ведьм; где прижились и укрепились предрассудки, привезенные колонистами из старушки Европы. Лучше всего настроения, из которых вырастал ведьмовской фольклор британских колоний, описал сам Лавкрафт:

«Фанатичные приверженцы верований, сделавших их изгоями среди себе подобных, чьи предки в поисках свободы селились на безлюдье. Здесь они процветали вне тех ограничений, что сковывали их сограждан, но сами при этом оказывались в постыдном рабстве у мрачных порождений собственной фантазии. В отрыве от цивилизации и просвещения все душевные силы этих пуритан устремлялись в совершенно неизведанные русла, а болезненная склонность к самоограничению и жестокая борьба за выживание среди окружавшей их дикой природы развили в них самые мрачные и загадочные черты характера, ведущие свое происхождение из доисторических глубин холодной северной родины их предков. Практичные по натуре и строгие по воззрениям, они не умели красиво грешить, а когда грешили — ибо человеку свойственно ошибаться — то более всего на свете заботились о том, чтобы тайное не сделалось явным, и потому постепенно теряли всякое чувство меры в том, что им приходилось скрывать».

«Картинка в старой книге»

«Огромные пространства мрачных девственных лесов, вечно сумеречных, в которых могла водиться любая нечисть; орды меднокожих индейцев, чей странный мрачный вид и жестокие обычаи прямо указывали на их дьявольское происхождение; свобода, данная под влиянием пуританской теократии, в отношении строгого и мстительного Бога кальвинистов и адского соперника этого Бога, о котором очень много говорилось каждое воскресенье; мрачная сфокусированность на своем внутреннем мире из-за лесного образа жизни людей, лишенных нормальных развлечений и увеселений, измученных требованиями постоянного религиозного самопознания, обреченных на неестественные эмоциональные репрессии, да еще вынужденных вести постоянную жестокую борьбу за выживание — все это неизбежно порождало обстановку, в которой не только по уголкам шептались о черных делах ведьм и рассказы о колдовстве и невероятных ужасах передавались из уст в уста много позже жутких дней салемского кошмара».

«Сверхъестественный ужас в литературе»

Английский, шотландский, немецкий, ирландский фольклор 18-19 веков переполняли причудливые существа, способные соперничать с самыми жуткими персонажами полинезийских или африканских легенд. Лондонские тошеры верили в «крысиную королеву», обитающую в канализации, жители Линкольшира в болотного духа Тидди Мана с белой бородой и оленьими рогами, на Оркнейских островах появлялось морское чудовище Накилеви, лишенный кожи одноглазый «кентавр» с плавниками вместо копыт и огромной китовой пастью, а в реках Уэльса обитал Водяной Попрыгун, зловредный дух, напоминающий огромную жабу с крыльями и хвостом вместо лап. Народная фантазия породила и более причудливых существ, порой подозрительно напоминающих «бесформенных» и «ужасных» шогготов из фантазий Лавкрафта. Таковы, например, чудовище Без Костей из Соммерсета или медузообразное шетлендское Оно. Легенды же о шабашах ведьм, о «подкидышах», о Малом Народе в тех или иных вариациях имелись чуть ли не во всей Западной Европе. Многие эти суеверия проникли и за океан: поверья о письмах крысам, водяных Мэна, чудовище Кровавые кости, которым пугали детей, или Джерсийском Дьяволе. Часть этих существ могла возникнуть под влиянием индейских легенд, как Вендиго, великан-людоед, но многие твари имели вполне европейское происхождение. Лавкрафт, как человек, досконально знавший историю британских колоний в Америке, с его живейшим интересом к родному штату не мог не знать хотя бы некоторых из этих суеверий — и иные из них угадываются в рассказах — «Фотомодель Пикмана», «Затаившийся ужас», «Крысы в стенах», «Неименуемое» и даже «Тени над Иннсмутом». Лавкрафт вполне мог знать и легенду о Снэлгейстере — неведомом крылатом существе, обитающем возле Голубого хребта в штате Мэриленд. Рассказы о нем появились в среде немецких иммигрантов. «Шнелле Гейст», то есть «быстрый дух», описывается как нечто среднее между птицей и драконом с металлическим клювом, с острыми как бритва зубами, а порой и с подобными осьминогу щупальцами. Вспомним опять-таки «Зов Ктулху»:

«Если я скажу, что в моем воображении, тоже отличающимся экстравагантностью, возникли одновременно образы осьминога, дракона и карикатуры на человека, то, думается, я смогу передать дух изображенного существа. Мясистая голова, снабженная щупальцами, венчала нелепое чешуйчатое тело с недоразвитыми крыльями; причем именно общий контур этой фигуры делал ее столь пугающе ужасной».

Снэлгейстер налетает молча с неба и уносит свои жертвы. Самые ранние истории утверждают, что этот монстр высасывает кровь. Семиконечные звезды, которые, по общему мнению, держали Снэллгейстера в страхе, местные знахари рисовали на амбарах. Подобные же символы часто встречаются в произведениях и Лавкрафта, и его последователей.

Нельзя утверждать, что какое-то из упомянутых выше божеств или чудовищ стало конкретным прототипом Ктулху, но очевидно, что все эти мрачные легенды, слухи и суеверия оказали немалое влияние на творчество Лавкрафта. Американская культура и американский фольклор гораздо более многообразны, чем принято считать в России, а смешение различных традиций способно порождать причудливые, порой пугающие образы. Лавкрафт, с его широчайшей эрудицией и глубокой любовью к родной Новой Англии, плоть от плоти которой он был, гениально уловил все эти «глубины сатанинские» американской культуры, воплотив их в образе «пришедших со звезд» чудовищ, оказавшись одновременно их творцом и невольным пророком. Из топких луизианских болот, из густых лесов и пещер Аппалачей и бездонных глубин Океании вышел Великий Ктулху, чтобы с тех пор начать победоносное шествие по всему миру.

http://darkermagazine.ru/page/otkuda-prishel-ktulhu